Артур Павлович Потылицын

Родился в Игарке в 1936 году. Отец и мать из казачьего села Большой Хабык, в 30-х годах Каратузского, а ныне Идринского района. Отец, милиционер, был направлен в Игарку в 1931-м, через год привез жену. В 1941-м ушел на фронт, в 1941 же году семья получила на него похоронку.

Артур Потылицын в 1953 году окончил 7 классов школы № 1 и пришел в мехцех комбината — учеником токаря. До армии освоил еще и специальность пилостава, после армии вновь встал к токарному станку. Поскольку хорошо работал, активно принимал участие в общественной жизни, был безотказным и исполнительным комсомольцем, избрали еще и в цеховой комитет профсоюза, а затем в завком ЛПК, В 1960 году вступил в КПСС, в последующие годы учился в Игарском вечернем филиале Красноярского политехнического техникума и получил специальность технолога холодной обработки металлов. В 1967-м избран на освобожденную должность заместителя председателя завкома ЛПК (председателем был Александр Иванович Шилохвостов), а уже через год, в 1968-м, теперь уже партия направляла его, стал инструктором промышленного отдела Игарского ГК КПСС. В 1970 году поступил на заочное отделение Иркутской высшей партийной школы. В 1971-м избран председателем завкома Игарского ЛПК, в 1975-м, после окончания ВПШ, вновь ушел в горком партии инструктором, и уже через несколько месяцев назначен заворготделом. В 1980 году стал секретарем исполкома, в 1982-м переехал в Красноярск, семь лет работал начальником отдела кадров краевого управления лесного хозяйства, а потом еще 12 лет — в ОАО «Электросвязь», сначала заведовал гражданской обороной, а потом — в службе безопасности.

Этого человека можно, но совсем не хочется называть профсоюзным и партийным функционером. Да он, по сути, таковым и не являлся. Действительно, как видно из предисловия, был партаппаратчиком местного масштаба, правда, больших постов не занимал.

Артур Павлович Потылицын был мне давно и заочно знаком по рассказам Владимира Степановича Новикова, когда тот вспоминал свое игарское военное и послевоенное детство и друзей – Володю Сухоребренникова (в дальнейшем начальник ОТК Игарского ЛПК; погиб на рыбалке в начале 70-х годов), Артура Потылицына, Анатолия Забугу (в дальнейшем — начальник 1-го лесозавода, заместитель директора Игарского ЛПК по погрузке), с которыми тогда учился в школе № 1, пытался жить и выживать и с которыми потом, в более благополучные времена, до конца жизни хранил не просто теплые, а в чем-то даже еще по-детски нежные и трогательные отношения.

Владимир Степанович Новиков — авиатехник, бортмеханик, сменный инженер, инженер ОТК, инженер техотдела Авиационной технической базы Игарского авиапредприятия, имевший звания Отличника Аэрофлота и Заслуженного работника транспорта России, умер в 2009 году в Дивногорске. Вот на похоронах-то мы и встретились с Артуром Павловичем Потылицыным. И вот тогда-то я понял, почему Степаныч (В. С. Новиков), человек откровенный и порой резковатый в своих суждениях, как от зубной боли морщившийся при словах «коммунист» и «горком», дружил с коммунистом и, мало того, с работником партийных органов. Ведь это большая редкость, так круто «разойдясь по жизни» — сохранить, сберечь(!) детскую дружбу до конца дней своих. Понял, что во многом эта дружба хранилась благодаря ему, Артуру Павловичу. В отличие даже от самых что ни на есть рядовых бывших членов единственной когда-то и руководящей политической партии в нем нет и капли, говоря ленинскими словами, партчванства. Он нисколько не выпячивает свою деятельность в профсоюзах, в партии и в советских органах, не вспоминает о руководящей в нашем былом обществе роли КПСС, не упоминает ныне здравствующих и приснопамятных партийных руководителей, не клеймит их словами «отщепенцы и предатели Родины», не трясет вырезками газеты «Правда» с опубликованным Указом Президента РСФСР от 23 августа 1991 «О приостановлении деятельности Коммунистической партии РСФСР»…

…Мы просто работали, старались сделать жизнь в городе лучше, а сам город — чище и красивее, говорит он. И сразу же тем самым напомнил мне Бориса Федоровича Мелькова, с которым довелось беседовать лет 10 назад, когда он приезжал в Игарку.

Тот тоже больше говорил о делах, связанных с благоустройством города, о строительстве объектов социального назначения, о том, сколько пришлось повоевать за второй микрорайон, где краевыми властями планировалось поставить панельные пятиэтажки устаревших серий… Кстати, вспоминает Артур Павлович, с самого начала, когда Борис Федорович Мельков только-только стал инструктором горкома партии, а уж тем более в дальнейшем, когда был избран председателем исполкома горсовета, он всегда старался «тянуть» к себе своих, игарских. «Первые» и «вторые» в большинстве своем были людьми пришлыми, временными. И что там скрывать, они использовали Игарку в основном как трамплин, поэтому их интересы не всегда совпадали с интересами города. Вот и он, Артур Потылицын, в свое время шел «по следам» Бориса Мелькова. И на должность секретаря исполкома был рекомендован им же. Они и до сих пор дружат и встречаются, когда Мельков приезжает из Саяногорска.

…Самым значимым в работе, да и, пожалуй, всей жизни, для Артура Павловича остается, конечно, комбинат. Помнит, как много времени проводили они на комсомольских субботниках, когда сдавали ДК ЛПК, подчищали за строителями, мыли, убирали мусор, принимали и расставляли мебель и оборудование, комплектовали библиотеку… И потом, когда стал председателем завкома, как с немалыми трудами формировалась обширная сфера комбинатовского соцкультбыта, как вновь на первом месте среди множества забот оставался Дом культуры лесопильщиков.

АРТУР ПАВЛОВИЧ ПОТЫЛИЦЫН 

 Для меня, говорит Артур Потылицын, это время трудно назвать застойным. В 1971 году было принято новое «Положение о правах фабричного, заводского, местного комитета профессионального союза», в 1973 Совет Министров и ВЦСПС утвердили новое «Положение о постоянно действующем производственном совещании», а в 1974 Указом Президиума Верховного Совета СССР утверждено новое «Положение о порядке рассмотрения трудовых споров». Все эти законодательные уложения, в которых говорилось о сокращении рабочего дня и о повышении заработной платы низкооплачиваемым рабочим и служащим, о порядке рассмотрения трудовых споров и о повышении функций профсоюзов в государственном и общественном контроле охраны труда, необходимо было довести «до ума» на местах, внедрить путем формирования отраслевых норм и правил. И на это, на создание и написание многочисленных соглашений, протоколов и инструкций, пришлось положить немало времени и сил. Конечно, это была рутинная работа, но все окупалось реальными делами, Дом культуры стал гордостью не только лесопильщиков, но и всего города, при нем был открыт Музей трудовой славы. Музеем вплотную занимался Александр Иванович Шилохвостов — для него завком нашел «свободную» единицу. В эти же годы в здании бывшей школы № 12 был открыт новый круглосуточный профилакторий с физиотерапией и грязелечением — лечебную грязь озера Шира летом, в навигацию, привозили в бочках. Кроме того, завком ежегодно получал более 300 путевок в санатории и дома отдыха… Комбинат строил благоустроенное жилье, общежития, детские сады и не только для своих работников…

А вот работа в горкоме партии, вспоминает Артур Павлович Потылицын, в некоторые моменты начала отрываться от реальных дел. Стала всюду и сверху вниз насаждаться уверенность в своей правоте, как в истине последней инстанции. В партийных органах появились люди с полным отсутствием способности сомневаться, но зато умеющие при необходимости грамотно произнести цитату. Формально признавалась необходимость борьбы с бюрократизмом, а фактически его раздували. Основной способ решения задач — «создать комиссию». Например, в 1975 г. в штат горкома ввели должность председателя партийной комиссии. На данную комиссию возлагались рассмотрение персональных дел коммунистов, контроль соблюдения коммунистами требований программы и устава КПСС все это в рамках борьбы за чистоту ее рядов и в целях укрепления партийной и государственной дисциплины… Появилось огромное количество бумаг, зачастую мало относящихся к делу: директивные указания, письма, телеграммы вышестоящих партийных и государственных органов; протоколы городских партийных конференций, пленумов, заседаний бюро горкома, собраний городского партийного, партийно-хозяйственного актива; протоколы совместных заседаний бюро горкома и исполнительного комитета городского Совета депутатов трудящихся; планы и отчеты о работе горкома и его отделов, о руководстве работой первичных партийных, комсомольских, профсоюзных организаций; информации, отчеты, справки о ходе выполнения постановлений партийных органов о работе с обращениями граждан в городские партийные организации… И это только малая часть документов, наименования которых еще и сейчас помнятся…

…А вот то, о чем хотелось бы помнить светло и долго, так это детство. Хотя оно и не было таким уж светлым… Ему кажется, что он помнит тот момент, когда пароход «Мария Ульянова» увозил отца на войну. Тогда пароходы в протоку заходили, как и сейчас — через Кармакулы, а выходили в Енисей через Губенскую. Речной дебаркадер в тот год стоял чуть ниже Графитки. Мать, простившись с отцом, пришла домой, взяла его за руку, и они из своего барака на углу улиц Сталина и Шмидта спустились к самой воде. Ждали долго, а пароход почему-то все не отчаливал, но потом вдруг резко, как им показалось, отвалил от берега и вот уже пошел, пошел по протоке, прямо на них. Сначала молча, а потом вдруг загудел. И все гудел, гудел…

По этой тропинке он и бегал, пока рос: с улицы Сталина почти напрямую на Смидовича, где рядом с гортеатром была столовая № 1 — в ней мать работала посудомойкой. Надо было через заднюю дверь, в которую выносят помои, через тесные, заставленные бочками сени, куда уже проникали теплые и вкусные запахи, тихо проникнуть в столовую… Мать заметит, вдруг вынырнет из облака пара, подойдет, сунет за пазуху кусочек хлеба или картофелину и молча проводит на улицу. И он бежит к ожидающим его друзьям…

…Вовка Новиков, Толька Забуга, Вовка Сухоребренников — они тоже ждали отцов с фронта. У Вовки Новикова отец вернется, а вот Забуга и Сухоребренников отцов своих так и не дождутся…

Иногда в городе внезапно и на короткий срок вдруг появлялись снегири. Ему до сих пор интересно: откуда они появлялись и куда потом исчезали? Бывало это в начале зимы, по первому снегу, и ранней весной, когда начинало светить яркое солнышко. Одному страшно, но с друзьями готов идти хоть куда, а надо проникнуть на охраняемый объект, на конный двор. Это тоже рядом, на Смидовича, и чуть наискосок и ближе к бирже сырья. Набрать в кормушках овса и опять в кусты на берегу протоки или в Медвежий лог — ставить на снегирей сплетенные из конского волоса силки. Ловить снегирей совсем не детская забава — из них варили наваристую похлебку. Эх, дожить, дожить бы до весны! Сколько было в этих ожиданиях тревог и особых примет! Еще стоят звонкие от сорокоградусных морозов дни, но кто это сказал, что до весны далеко? Разве вы не видите, как под тяжестью снега уже просел на протоке лед, пошла наледь, обозначились закраины и появились трещины — значит, можно на налима переметы запускать. А потом лед будет подниматься, подниматься, и не один день уйдет на это. Тут только успевай по трещинам налима таскать! Постепенно вся протока вместе комбинатовским рейдом и вмерзшими буксирами и баржами судоверфи вспучится вверх, раздастся вширь настолько, что станет вровень с берегами. Однажды с удивлением замечаешь, что с протоки вдруг начал просматриваться совхоз, до этого скрытый крутым берегом, и весь Енисей вплоть до Большого Медвежьего. Ручьи и речки просыпаются намного раньше Енисея, но лед на них, до поры до времени сдерживаемый основным руслом, проходит позже. Но именно по ручьям и речушкам судят о том, какой будет нынче вода на Енисее. И вот протока наконец-то тронется! А следом пойдет большая вода, и вместе с ней хлынет в ручьи и речушки крупная и более благородная рыба. Тут уж нужно не зевать и с кем-нибудь на лодке под веслами или по берегу, преодолевая еще полные водой лога, пробраться на Черную речку, где, по слухам, хорошо «идет» сиг. Быстро пройдет сиг, отнерестится и опять скатится в Енисей, но до самых темных осенних холодов останутся в таинственных омутах и уловах Черной речки щука, сорога, окунь, а на тихих речных заводях и на нешироких, перехлестываемых простой удочкой плесах целое лето будет жировать енисейский момчик — плотва, которая, кажется, готова клевать в любое время суток… А потом, не успеешь оглянуться, прямо по пути к Черной речке, на том месте, где еще совсем недавно лежали и мрачно дотаивали на глазах темнеющие льдины, вдруг появится береговой лук… А потом пойдет щавель… Но еще до этого, сразу вслед за льдом, придет в город первый пароход… Может, и не было той похоронки, может, кто-то ошибся? Может, там, среди обнимающихся и плачущих на дебаркадере людей одиноко стоит отец, и он его не узнал? Сколько раз он бежал домой в неведомом чувстве, от которого сердце клекотом заходилось в горле — пропустил, не встретил…

…В 1998 году, впервые с 1982-го, благодаря жене, которая работала в пароходстве, Артур Павлович Потылицын вновь побывал в Игарке. Он сошел с теплохода, проехал в старый город. Сразу определил, что работает почему-то только один завод — первый. Так оно и оказалось. Заводские сортплощадки и склад готовой продукции были непривычно полупустыми. Полупустыми показались и сам старый город, и управление комбината, где кроме директорского секретаря Тамары Лапиной — он ее помнил еще юной девушкой спортсменкой-волейболисткой, никого, кажется, и не было. Понял, что его не узнают, не узнавал и он многих и многого. Непривычными были маленькие магазинчики-ларьки с непонятными названиями. Ужаснули дороги, проплешины на местах некогда стоявших зданий, головешки пожарищ и заколоченные окна семейных общежитий по улице Чкалова. Эти общежития некогда были «стартовой» площадкой, первой постоянной пропиской для многих игарчан. Только лучшие из сезонников, удостоенные чести остаться на комбинате в зиму (а там еще посмотрим на тебя!), могли для начала получить здесь койко-место. И этот процесс был под постоянным контролем завкома…

Зашел в «исполком», попытался с кем-то поговорить. Понял, что его некому выслушать. Сердце вдруг «заколотило-заколодило», и он еле-еле дошел до теплохода, где его ждала жена.

Через год он еще раз побывал в Игарке. Наверное, в последний. В город не пошел. Просто поднялся к зданию речного порта, постоял на площадке, посмотрел на протоку — она просматривалась от Кармакул и до затерявшегося в зарослях ивняка и ольшанника, но угадываемого даже на таком расстоянии устья Черной речки. Протока! Кормилица! Почему — то вспомнил, что пешком, прямо по берегу, к устью речки ходили очень редко. Шли напрямую лесом, потом почти непроходимой поймой, по набитым в обход болотин тропам, через многослойный, сплетенный молодой порослью тальниковый валежник сразу ко второму или третьему перекатам…

…У комбинатовского причала, отшвартованный к плавкранам, стоял только один морской теплоход — красный с большой транцевой кормой — раньше он таких здесь не видел. Трюмы судна были еще закрыты. Ему казалось, что он почувствовал тот момент, когда идет неспешная с виду, но, тем не менее, напряженная подготовка к погрузке. Происходит сосредоточение всего и всех. Вот сейчас трюмы откроются… И вдруг удивился тому, что пакеты на берег подвозят не суетливые лесовозы, а действительно — неспешно на какой-то тележке колесный трактор. Неужели так удобней? Попытался вспомнить, сколько тогда стояло морских лесовозов: 12 или 13 — на бриделях, три или четыре у стенки? Успели или нет соорудить 13-й бридель? Почему-то больше ничего не вспоминалось…

Л. Бирюков.

Опубликовано в газете «Игарские новости» № 8  от 1 февраля 2014 г. и № 9  от 5 февраля 2014 г.