Рождение человека

(из фронтовых записок)

Сергей Александрович Борзенко – фронтовой корреспондент газеты «Знамя Родины» 18-й армии Северо-Кавказского фронта, полковник и Герой Советского Союза. Он не понаслышке знал то, о чем пишет: Сергей воевал на Южном и Северо-Кавказском фронтах, в составе Черноморской группы войск Закавказского фронта. Участвовал в оборонительных боях в Молдавии и на юге Украины, Донбасской и Ростовской оборонительных операциях, обороне Кавказа, Туапсинской, Краснодарской, Новороссийско-Таманской и Керченско-Эльтигенской операциях. Его статьи, заметки и фронтовые записки не раз публиковались в газетах Советского Союза в военный и послевоенный период. Сегодня мы делимся с вами архивной записью, опубликованной в газете «Коммунист Заполярья» 9 мая 1961 года.

Пятеро усталых, оборванных голодных разведчиков спустились с покрытого терновником горного кряжа к ветхой водяной мельнице, скрипящей, словно деревянный корабль в непогоду. Иванов, Голубенко, Абрамов и Поцелуйко, сжимая в руках автоматы, залегли за камнями, а Тамерланов медленно прошел мимо огромного, зеленого от плесени колеса, к раскрытой двери. В мучной пыли, сквозь которую откуда-то сверху проникал солнечный свет, разведчик увидел тугие мешки с зерном, а чуть дальше – мешки с мукой. На мешках, наклонив голову, сидела беременная женщина.

В полосу света вошел однорукий мадьяр в остроконечной барашковой шапке с бесстрастным лицом цвета дубленой кожи. На груди у него висело несколько крестов и медалей. Вид и походка выдавали в нем бывшего солдата. Тамерланов поднялся по шатким ступенькам к жерновам, обошел все помещение. Кроме женщины и безрукого, тут никого не было. Тогда он выглянул из слухового окошка, затянутого паутиной, и позвал товарищей.

Разведчики зашли на мельницу. Им хотелось согреться. Они были голодны. Однорукий, по-видимому, не понимавший ни слова по-русски, долго слушал сержанта Абрамова, потом, медленно поворачиваясь, достал из деревянного ящика глиняный кувшин с вином, несколько сухих лепешек из отрубей, кусок вареной свинины да стручки сладкого зеленого перца и молча, насупившись, передал все в руки сержанта.

Вино согрело, свинина утолила голод, и разведчики прилегли на мешках. Иванов отцепил от пояса два автоматных диска, вложил в гранаты капсюли и окликнул товарищей. Никто из них не отозвался, они уже спали. «Надо бы установить дежурство», – подумал Иванов, да жаль было будить товарищей. Решил подежурить пока сам. Он сидел и слушал, как шумит за деревянной стеной водопад.

Стало совсем темно, и мельница вдруг показалась ему огромной деревянной люлькой, которую медленно, под монотонное гуденье каменных жерновов и скрип кожаных ремней покачивает чья-то сильная и нежная рука.

Он лег на валявшуюся под ногами солому и, наслаждаясь теплом, на мгновенье закрыл глаза. И не слышал разведчик, как однорукий мадьяр с рысьими глазами вылез в окно и исчез в темноте. Несколько раз Иванов стряхивал c себя наползавший сон, приподымался. На мельнице все было тихо: тихо шумела вода в колесе, в воздухе стояла сладковатая мучная пыль, женщина все также спокойно сидела на мешках, положив обе руки на свой огромный живот.

Однорукий вернулся перед рассветом со взводом солдат. Он оставил их за камнями, а сам, крадучись, пробрался на мельницу за своей беременной женой. Но легкий скрип половиц разбудил Иванова. Разведчик вскочил на ноги. В сером квадрате открывшейся двери он увидел табачного цвета мадьярские шинели с ярко-зелеными петлицами.

– Ребята, в ружье! – крикнул он.

Разведчики в одно мгновение были на ногах. И, не раздумывая долго, дали по врагам первую очередь. Мадьяры открыли беспорядочную стрельбу. Пули откалывали от стен щепки, а, попадая в мешки, выбивали струйки муки.

Мадьяр охватил голову единственной рукой, упал между мешками, навалив на себя сверху еще мешок.

Разведчики выбрали удобную позицию и повели бой, стреляя редко, но почти каждый раз попадая в цель.

Увидев, что с одними винтовками им не справиться, мадьяры притащили миномет. Первая мина разорвалась у жернова и ранила в плечо Голубенко. Перевязывая его, Абрамов увидел беременную женщину, о которой все они как-то забыли.

Разбросав в стороны тяжелые ноги, она сидела на окровавленном полу с широко открытыми глазами, издавая приглушенный вой.

– Ты что, фрау, ранена? – спросил ее Абрамов и вдруг понял то, что совершается с ней, и испугался. – Вот дело-то какое, ребята, рожает ведь баба-то!

Вторая мина ударилась где-то вверху в перекладину. Посыпались пыль и голубиный помет. Абрамов упал на пол. Вскинув вверх голову, он остановился взглядом на солнечном луче и заметил, как с окна торопливо спускается вниз на невидимой нитке паук.

«Тоже жить хочет», – подумал Абрамов и содрогнулся, увидев рядом со своим лицом мычащий, перекошенный в страдании рот женщины.

– Ты что не стреляешь, Абрамка? – спросил от двери Поцелуйко.

– Да вот, видишь, оказия какая.

– Чего же ты раздумываешь, помоги, человек ведь рождается.

– Да, да, помоги, а мы за тебя постреляем, – в раз проговорили разведчики.

Словно растревоженные шмели.

Пули проносились по мельнице, словно растревоженные шмели. Абрамов подполз еще ближе к женщине и тут увидел, что роды уже на исходе. Когда-то он слышал, как в таких случаях нужно помогать роженице. Он делал все, что мог, пока на руках у него не оказался ребенок.

Нечеловеческий крик жены привел в чувство однорукого мадьяра. Он вылез из своего ненадежного убежища, не совсем понимая, что происходит на мельнице. В течение многих лет он ревниво ждал сына – надежду семьи, наследника. И вот он видит, как русский солдат, высунувшись из окна, поймав горстью струю холодной воды, омывает ею крохотного, красного, кричащего ребенка. Затем он легко шлепает его по спинке, завертывает в чистое полотенце, вытащенное из вещевого мешка, и подает кричащий комочек обрадованной и смущенной матери.

Мины все чаще и чаще попадали в мельницу. Большим осколком был убит Поцелуйко. От разрывов стало всем жарко. И так не вязалась проклятая смерть, едкий дым и свист пуль с великим таинством рождения человека, что забитый мадьяр вдруг крикнул своим солдатам, чтобы они прекратили стрельбу.

Но тут пуля впилась ему в живот.

Неизвестно, что произошло в душе однорукого. Быть может, его поразило великодушие красноармейцев, только он с трудом поднялся, пошарил вокруг себя по грязному полу и, найдя у трупа Поцелуйко гранату, выдернул из нее зубами кольцо и с проклятием ее швырнул ее в своих.

Второй залп свалил его замертво. Мадьяры стреляли зажигательными пулями. По развороченной деревянной крыше побежали проворные змейки огня, глаза защемило от дыма, и мельница загорелась.

– Ну что ж, Иванов и Голубенко, отдавайте патроны. Уносите с собой ребенка, уводите мать, а мы с Абрамовым попробуем пока задержать солдат. Идите, идите, – говорил Тамерланов, вгоняя в автомат новый диск.

Голубенко не стал спорить. Осторожно, боясь поломать спинку ребенка, положил его в свои огромные ладони, как в колыбель. Иванов, чувствуя необычайную жалость к матери, неумело поддерживал ее, шатающуюся от усталости, задыхающуюся от каждого шага. Они спустились вниз и тихо, незамеченные мадьярами, прошли по камням вдоль ручья и скоро скрылись из виду.

К вечеру четыре разведчика, мать и ребенок были в советском госпитале.

C. БОРЗЕНКО.
Герой Советского Союза. 1944 г.