Путешествие домой. Путевые заметки

Крайний Север встретил нас в норильском аэропорту тучами мошкары, и это был первый и последний раз, когда я засомневалась, а стоило ли ехать домой. Предложение моего дяди пройтись и посмотреть Дудинку показалось мне схожим с предложением о самоубийстве. Поэтому Дудинку я увидела только из окон такси, которое привезло нас в речпорт, чтобы из него дальше отправиться в Игарку на теплоходе «Валерий Чкалов».

Путешествие на теплоходе – это отдельное приключение. Пароход был практически пустой, плыть до Красноярска 5 дней и 8 часов против течения – удовольствие не для всех. Я бы весь рейс просидела на палубе, так здорово смотреть на огромные волны за бортом, удивляться ширине Енисея и кормить чаек.

И вот вдруг, среди дикой лесотундры, сияя баками нефтебазы, вид которых въелся в память с детства, показалась Игарка. Она кажется каким-то оазисом среди всего этого безлюдия. Вижу, как на зеленый дебаркадер весело прыгают несколько отбывающих в отпуск игарчан, потом мою маму с трогательным, привязанным на веточку тальника воздушным шариком для внучки.

На берегу с особой жадностью уже поджидают комары, мы запрыгиваем в машину и, едва узнавая заросшие деревьями бывшие городские улицы, быстро мчим домой. На улицах обычный, повышенный трафик полярного дня: дети катаются на велосипедах, возвращаются с рыбалки рыбаки в накомарниках, молодежь, шатаясь, тащит ящик с пивом. Ничего не поменялось.

На следующий день встретилась с моей подругой Верой, с которой мы дружим уже больше 30 лет. Решили прогуляться. Верина семья жила на Северном городке – районе Игарки, построенном для сезонных рабочих, которые приезжали в навигацию работать на Лесопильно-перевалочном комбинате (ЛПК). На «Северном» им дали комнату в неблагоустроенном общежитии, где в 50-градусный мороз приходилось пользоваться уличным туалетом, только сам их вид был крайне устрашающим: несколько загаженных «толчков» в одной побеленной постройке, двери которых вечно были распахнуты и хлопали на завывающем северном ветру. С Верой мы отправились пройтись по той части города, которая сейчас почти полностью заброшена, в нескольких домах еще живут люди, но их единицы. Что в одном из домов еще живут, мы догадались лишь только потому, что в форточку вместо холодильника была выставлена сковорода, такой был печальный вид у дома. Изредка появлялись прохожие, и с каждым Вера здоровалась, что неудивительно в маленьком городе, но когда она по кличке окликнула собаку, пробовавшую нас напугать, фраза «каждую собаку знает» стала буквальной.

Сегодня я поняла, где для меня тот самый «пуп Земли», – это дом, где мы жили с бабушкой. В детстве все казалось большим, а придя на это место, я снова почувствовала себя маленькой среди этих ставших высокими деревьев. Под дождем, по мокрой траве, среди радостно зудящих комаров пришла к останкам моего дома, где сохранилась деревянная мостовая, которые при строительстве города стелили на болотистую почву. Напротив был дом, где жила баба Катя, с которой дружила моя бабушка. На самом деле бабу Катю звали Катрин Вальтер. Ее после начала войны в 1941 г. выселили из Поволжья к нам в Игарку. Помню, что она очень скучала по тому, что не с кем говорить по-немецки, я иногда приходила к ней с «домашкой» по немецкому. В конце 90-х бабу Катю дети увезли в Германию, но там ей было плохо, она все хотела вернуться назад в Игарку.

 Выбравшись на дорогу, наткнулась на два мумифицированных трупа кошек с оскаленными пастями. Вспомнилось детское: «Кошка сдохла, хвост облез, кто слово скажет, тот ее и съест». И, правда, здесь, в этом безжизненном теперь месте, никто уже ничего никогда не скажет, а кошки, ставшие бездомными, мертвы, как и их дома, в которых они когда-то урчали, как и вся жизнь на этой улице Строителей. Улице, которую назвали в честь первых строителей города, буквально вгрызавшихся в эту замершую землю, чтобы отвоевать ее для жизни у природы. Но природа оказалась сильнее человека, теперь она снова забирает свое назад, и в этот раз уже, наверное, надолго, если не навсегда.

Сегодня меня пригласили на «гаражную» вечеринку. В обстановке, где повсюду развешаны снасти и рыбацкая одежда, разговоры тоже об этом: как утром, выходя из рыбацкой избушки, встречаешь встающего перед дверью на задние лапы медведя или как во время весенней рыбалки во внезапно разверзнувшуюся под тобой полынью «Буран» уходит в воду. Обязательно вспоминаем историю «колбасного рейса», когда мама, работая в 90-х в гидробазе, вместе с коллегами отправилась на катере в Дудинку за колбасой, которую там тогда производили. И вот капитан, находясь в не совсем трезвом виде, каким-то образом развернул катер в противоположном направлении от Дудинки. Когда навстречу катеру появилось судно, груженое лесом, и которое могло идти только из Игарки, то капитан, не веря своим глазам, по радиосвязи спросил у лесовоза, откуда они идут, получили логичный ответ, что из Игарки. Капитан лесовоза, в свою очередь спросил, а откуда идут они? На что наш катер ответил: «Мы тоже из Игарки!» Несколько даже не секунд, а минут в ответ молчали, видимо, не понимая, как судно, идущее в Игарку, может думать, что оно идетиз Игарки, и все же из лесовоза сказали по рации: «Пристраивайтесь в хвост, мы вас доведем». Так и дошел гидробазовский катер до Дудинки. В дудинском магазине команда не по разу отстояла очередь за колбасой, которую давали по две палки в руки, а старпом прикупил еще и ящик водки, которую ему заказали друзья к предстоящей свадьбе. Когда пришло время возвращаться в Игарку, сильно похолодало, на реке появилась шуга, а катер обледенел, из-за чего образовался крен. Маме и жене матроса пришлось скалывать лед топором и ломами с бортов, потому что мужская часть команды была занята отмечанием удачного рейса: варила на камбузе свекольник из капусты, картошки и все той же колбасы, закусывая им свадебную водку. Через некоторое время в машинном отделении начался пожар, из-за чего в районе водопоста Липатниково катер лишился хода, встал посреди Енисея и не мог двигаться дальше, так они и болтались посреди Енисея, пока не увидели самоходку с нефтепродуктами, почти на коленях уговорили провести их до Игарки, потому что судам такого рода запрещено брать кого-либо на борт. Из протоки их забрало уже судно из игарского порта, и они подошли на причал в Игарку. Там их уже ждал начальник Игарской гидрографической базы, замечательный человек, с которым мне тоже довелось поработать, Станислав Владимирович Максименко, думаю, он очень хотел бы в тот момент иметь в руках ружье, но пришлось ограничиться вызовом каждого участника того рейса «на ковер».

«Россия при капиталистических порядках» – так назывался документальный фильм, коробку от которого мы с Никой нашли в сарае у заброшенного дома рядом с бывшим кинотеатром «Север». Картина, которая открывается в этой части города – живая иллюстрация последствий этих самых порядков. Одной из причин открывающегося шокирующего зрелища разрушенных домов – это то, что Лесопильно-перевалочный комбинат в 90-х годах стал убыточным из-за того, что лес стало дешевле возить по железной дороге. Постепенно исчезли доходы, потом рабочие места, люди стали уезжать, а дома разрушаться.

Мы пошли по улице путешественника по Северу – Папанина, там сплошь пустые дома и открытые сараи с хламом. Зашли в один из домов, там еще висит календарь на 2016, – значит, не очень давно здесь еще жили. На кухне печка, такие были во всех домах в этом районе, без нее бы зимой не выжили. Наша квартира стала одной из первых аварийных в доме, и я помню, как зимой тряпка примерзала к полу, по плинтусам был иней, а сестра укрывалась в прямом смысле плоским радиатором вместо одеяла. Находиться в этих домах не очень-то приятно из-за тоскливой тишины вокруг, разбавляемой только шуршанием старых оборванных обоев. Моя сестра с мамой жили на соседней улице Гагарина. Из окон кухни был хорошо виден петушок на высокой трубе котельной. В этом году он не выдержал и упал, теперь его жалкая фигурка, согнувшись, повисла вниз головой, ведь больше некого здесь будить на работу.

В лес за грибами я хожу регулярно. Но во сне. В детстве ходила за грибами с бабушкой на «жензону», где прямо по лесу шли деревянные мостовые, встречались разрушенные срубы домов и куски колючей проволоки. Что это были остатки женской зоны – Объекта № 503 ГУЛАГа, находившейся в этих местах недалеко от мужской зоны, я тогда не понимала, мне казалось, что это что-то типа женской половины, как в бане.

Подростком ездила с мамой за грибами на их гидробазовском катере на Погорелку (бывшая деревня), там однажды заблудились. Высоченные ели как-то недобро шумели на ветру, а лишайники, как писали в учебнике природоведения, должные расти на северной части ствола, вероломно росли по кругу. Мы идем-идем вперед, ища спасительное солнце-ориентир, а мама про себя думает, что если через 5 минут не будет просвета, пойдем в обратную сторону, но впереди светлеет – Енисей. Вышли на берег, да так далеко от катера, что его не было видно за мысом.

Я, конечно, в этот раз тоже сходила в лес, там все то же: чисто, мягко, комары такие же злые, грибы прекрасны и головокружительно пахнет багульником.

В этом году мне показали «сталинку» – колею для железной дороги. Лагеря ГУЛАГа, развернутые в Игарке, были предназначены для строительства магистрали Салехард–Игарка протяженностью 1200 км (в ГУЛАГе он имел название «Объект № 503»). Когда было уже отстроено 911 км нечеловеческим трудом заключенных, основными инструментами которых была кирка и лопата, где говорили, что «под каждым рельсом – труп», после смерти вождя в 1953 году стройка прекратилась. Огромные материальные средства для обеспечения строительства участка и работы «зэков» были уничтожены или просто брошены в тайге, а стройку стали называть «Мертвая дорога». Клуб «Строитель», тоже относится к истории лагерей. В детстве я ходила туда на новогодние елки, а раньше это был клуб для отдыха со столовой для строителей игарского участка Стройки, сейчас осталась только березовая роща, которая его окружала.

В игарском Музее вечной мерзлоты есть отдел, посвященный объекту № 503, и он всегда оставляет суровое ощущение. Музейщики собрали много экспонатов из поселка Ермаково: столбы с колючей проволокой, нары с подписанным именами «зэков», умывальники и многое другое. Для меня же самый впечатляющий экспонат – это одеяло, которое было передано бывшей заключенной Ириной Алфёровой, которое она взяла из дома при аресте, и которое прошло с ней годы тюрьмы. Многие из бывших ссыльных похоронены в Игарке. У литовцев, например, а их сослали в Игарку более 5 тысяч человек, было свое кладбище, его так и называли «литовское», оно стало самым большим в нашей стране за территорией Литвы. Подростком я недалеко каталась на лыжах, и всегда было не по себе видеть эти покосившиеся кресты, торчащие из снега посреди леса или натыкаться на них летом среди березняка, когда ходили за грибами.

Прокатиться на моторной лодке по Енисею входит в обязательную программу путешествия в Игарку. В годы расцвета города за навигацию в Игарский порт приходили более 140 судов и далее по Северному морскому пути следовали своим курсом, развозя лес по всему миру. Вечером в порту открывалось захватывающее зрелище: множество судов, везде огни, красиво отражающиеся на воде. А дальше, у начала протоки на рейде стоят другие суда, ожидающие своей очереди зайти в порт. Сейчас от этих причалов остались только ржавые баржи. Когда слава портового города гремела по всему миру, я была совсем ребенком. Что мой город знали, однажды подтвердили слова вахтерши питерского общежития. На мои объяснения, что мне сейчас позвонят из такого-то города, я услышала снисходительный ответ: «Девочка, я знала Игарку, когда ты еще не родилась!»

Говорят, моряков на игарских улицах узнавали по модной заграничной одежде, а мне запомнились какие-то необыкновенные вещи, которые они привозили, и каких я больше никогда и нигде не видела. Обидным стал случай с шариковой ручкой в прозрачном корпусе, купленной у моряков, каких сейчас полно в каждом киоске, а в 1983 казавшейся удивительной диковинкой. Ручка прожила у меня только один урок и была хладнокровно украдена зашедшими к нам в класс старшеклассниками.

Игарскому Музею вечной мерзлоты я обязана выбором профессии, поэтому не могу про него не сказать. Начинала свою работу там в качестве экскурсовода для туристических групп. Групп было много, в том числе и иностранных, которые путешествовали на судне «Антон Чехов». Я разговаривала с немкой, которая приехала в шестой раз, была австрийская семья, которая назвала сына Енисей, так им понравилось в предыдущем путешествии, были швейцарцы, которых отправили дети, чтобы те, привезли им понравившуюся картину местного художника. «Думаете, зачем они сюда едут?», – спрашивал заведующий Выставочным залом А. И. Тощев, и отвечал. – «За чистотой!» И он имел в виду не только экологию.

Игарский выставочный зал – филиал Музея вечной мерзлоты. Своим появлением в Игарке он обязан местным художникам, которые подали идею игарской мэрии и предпринимателям, которые стали спонсорами его создания, а также А. И. Тощеву, который выступил организатором этого проекта. Каждое лето, приезжая в Игарку, я работала там. Вспоминается, как утром проходишь по ухоженной деревянной мостовой, тянешь тяжелую деревянную дверь, от этого звонит колокол, а в глаза бросается по-игарски актуальная надпись: «Посетителей в нетрезвом виде не обслуживаем!» Кроме выставок там еще работал Дом ремесел, где бесплатно каждый желающий мог полепить на гончарном круге из глины возрастом 50 тысяч лет, которую поднимали из подземной части музея. Из игарской бересты, за которой тоже ходили сами к стеле, многие делали маркетри (вид аппликации). За это я благодарна всем сотрудникам, с которыми мне там повезло работать: Л. Д. Маркиной, Е. П. Каунченко, Г. С. Черкасовой, А. А. Тарасову, Л. С. Казанской, Л. Е. Дремовой и, конечно, его бессменному директору А. И. Тощеву, которого мы, любя, звали «Игаркович».

Лайт-версия рыбалки – причина поехать на остров Игарский. Каждый раз, приезжая в Игарку и смотря вдаль, в сторону острова, находишь давно заученный глазами ряд высоких, одинаковых, видимо, когда-то специально высаженных елей – и есть в этом что-то незыблемое для меня. На острове находится аэропорт, из города туда добираются зимой на автобусе, летом на пароме. В межсезонье – раньше вертолетом, сейчас на водных подушках. Уже нет того старого аэропорта, который помнит каждый игарчанин – темные длинные коридоры с низкими широкими диванчиками и какой-то особый запах отпуска на материк, пахнущий копченой щукой.

Раньше на острове был совхоз «Игарский». Спасибо советской системе образования – нас на пароме дошкольников возили на экскурсию показывать, как в теплицах растут овощи. Спасибо и тебе, вечная мерзлота, я никогда не знала, что такое полоть картошку и собирать колорадских жуков и прочие «радости», которым я ужасалась, читая письма подружки, уехавшей на «Большую землю». Ведь игарчанам этим пришлось заниматься только в 90-ые – садить картофель, чтобы выжить. Помню, мы с бабушкой пробовали копать немного землю, но буквально через 30–40 см от нее начинает веять холодом, и она становится мерзлой.

Сейчас на острове такое же запустение, как и в Игарке. На высоком берегу валяются остатки ржавого причала, который затащил туда ледоход. Нашли сильно проржавевший катер с еле читаемым названием «Неон», у него сохранилась рында, которая теперь звонит тихо и глухо.

Вот и закончился мой отпуск, который из-за пандемии оказался не на севере Африки, как планировалось, а на севере России. Вместо крема для загара мазь от комаров, вместо шведского стола – маринованные красноголовики, вместо прогулок по морской набережной – зарастающие травой кривые тротуары под моросящим дождем. Пошла в речпорт. Раньше там была площадь Дружбы с «Клубом иностранных моряков», где для них устраивали культурные программы. Сейчас на площади все заросло, клуб и необычное здание речпорта, построенное по проекту московского опального архитектора И. Леонидова, теперь уже известного всему миру, сгорели. Один только памятник морякам белеет свежепокрашенной краской среди кустов тальника. Нет ворот с якорями, тяжелых черных цепей ограды смотровой, которая тоже заросла и покосилась. Там в деревянной мостовой когда-то были заботливо проделаны отверстия для стволов деревьев. На голубых с изогнутыми спинами лавочках можно было посмотреть на «моряков» у причалов, а их было много: «Бакарица», «Фёдор Вараксин», разные «Пионеры» – Литвы, Эстонии, Молдавии, «Махмасталь», «Петр Стрелков», «Влас Ничков», «Кунгурлес», пятитрюмный красный «Кандалакша», приходивший по большой воде.

Выйдя из речпорта, сохраняется ощущение покинутости: нет двухэтажного магазина «Егорка», нет стоянки такси, которого теперь в Игарке тоже нет, нет парикмахерской и фотоателье, куда ходили, нарядившись, делать нелепые черно-белые фото с застывшими лицами. Нет ресторана «Русь», где пел Саша Шихсалтанов. Нет 20-го магазина, где продавали мороженое, доставая его из фляг черпаком. Дальше – пустынная улица Октябрьская, где был книжный и ателье, деревянный киоск с резной девой и спортзал педучилища, магазин «Дары природы», где в витринах всегда завораживали стоящие чучела лося, зайцев, куропаток и др. Идешь до микрорайона, и только с удивлением встречаешь одинокого прохожего. В урнах, которыми здесь некому пользоваться, вырос иван-чай. В микрорайоне оказываешься как будто в другом городе. Тут живо: ездят машины, повсюду прохожие; знакомый мальчишка несет в обеих руках сахарную вату и отчаянно пытается выгрызть из нее липнущую мошку.

Вот и заклеены скотчем банки с морошкой, ягель и немного белоголовника уложены в чемодан. Утром пароход. Поехали ждать его у стелы, вот он показался вдали в серой завесе, похожей на мокрую марлю.

В малюсенькой каюте почему-то пахло капустой, и я пошла на палубу попрощаться с мамой, подругой и Игаркой, спасибо дождю, что он плакал в эти минуты за меня. В репродукторы заиграла какая-то жутко печальная, старая песня, что-то про «будет навигация, и мы снова вернемся в Игарку». Сил нет, как жалостливо, особенно в контексте. Чем дальше идешь на север, пейзаж меняется – Енисей в низовьях делается все шире и становится похож на море, на берегу могучие пихты сменяются на корявые невысокие деревца, в ложбинах на берегу лежит снег.Обратно по течению «Валерий Чкалов» идет быстрее, вот и Дудинка – «жемчужина Таймыра», здесь сразу видно, что порт морской и действующий, много судов и кранов. Перед самолетом встретилась с легендарной женщиной, директором Таймырского колледжа Верой Николаевной Черкасовой, которая много лет отдала Игарскому педагогическому училищу народов Севера, 60 лет оно готовило учителей для всего Таймыра, а студенты ласково звали ее «Верочка».

Мы улетели домой, где у меня нет родины, с родины, где у меня теперь нет больше дома. Где-то я встретила фразу «Север в моей крови». Думаю, в моей тоже, и иногда мне становится страшно, что я могла бы родиться в каком-нибудь другом месте, а не в Игарке.

И еще. Меня часто спрашивают, а видела ли я северное сияние. Да, видела много раз: иду в школу, а оно светит. Сияние Севера.

Е. СОСНОВСКАЯ,
2020 год.