Первопроходцы арктической медицины

Изучение этой темы началось со случайности. В 2019 году мне были переданы журналистом из Великого Новгорода В. Г. Григорьевым публикации 1935 года в игарской газете «Северная стройка», которые подготовил доктор Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ) А. Я. Гольдкин, а также три фотографии, которые он подарил маме Григорьева, работавшей с ним в Игарском филиале. Именно она сохранила вырезки из газеты со статьями Гольдкина. И это послужило мостом к настоящей публикации.
Мои поиски информации о докторе Гольдкине и его коллегах, работавших в Игарке, были долгими, но не напрасными. Судьба врачей-первопроходцев в Арктике складывалась непросто. Им многое пришлось преодолеть в суровых заполярных условиях. Самим адаптироваться к новой среде и постараться получить полные знания о жизни в ней. Их деятельность была новаторской во всех отношениях. Можно также сделать однозначный вывод: государство очень ответственно относилось к тому, что в условиях освоения Арктики важно изучать вопросы адаптации организма человека к новой среде.
Сейчас принято считать, что основы арктической медицины сформировались в послевоенный период. На самом же деле начало было положено раньше.

Рождение «полярной» медицины

Известно, что в Ленинграде с 1890 года существовал Институт экспериментальной медицины (ИЭМ). На его базе в 1932 году создан Всесоюзный институт экспериментальной медицины, который был призван направить на службу человеку лучшие достижения медицины, биологии. Этой идеей был увлечен А. М. Горький, который стал горячим сторонником начинания. К сожалению, очень скудны сведения о работе филиалов института, которые созданы в середине 30-х годов. И все же найти информацию удалось.

В 1990 году под редакцией Н. П. Бехтеревой к 100-летию ИЭМ вышла книга «Первый в России исследовательский центр в области биологии и медицины». Большой авторский коллектив собрал энциклопедически объемную информацию. Авторы-ученые считают, что роль Горького в создании ВИЭМа стала принижаться, на деле именно писатель стал инициатором и активным создателем нового института.

В книге отмечается, что «в 1933 г. в ВИЭМ начались работы по изучению Арктики», уже в 1934 г. появилось «Арктическое бюро – консультативный орган, планирующий деятельность ВИЭМ в области изучения Арктики и обеспечивающий связь института с другими заинтересованными организациями – Всесоюзным арктическим институтом, Управлением Главсевморпути и другими». В состав Арктического бюро вошли известные ученые.

В апреле 1934 года появился новый оперативный орган – Центральное арктическое бюро (ЦАБ). Авторы книги отмечают: «Председателем ЦАБ стал Б. Л. Исаченко, заместителем – А. И. Блюменфельд, ученым секретарем – А. Я. Гольдкин».

Хочу сразу отметить, что Борис Лаврентьевич Исаченко – фигура очень известная в науке. Микробиолог, ботаник, академик АН СССР, доктор биологических наук, оказывается, назначен на должность председателя ЦАБ неслучайно.

С 1929 года он заведовал отделом в ИЭМ. В центре его научного внимания стояла Арктика и морская микробиология. Он первым в СССР начал исследования микробиологии арктических морей. Истоком пути Б. Л. Исаченко к арктическим исследованиям стало его участие в 1906 году в Мурманской научно-промысловой экспедиции (Баренцево море): именно здесь началась многолетняя работа ученого по изучению микрофлоры морских бассейнов, принесшая ему мировую известность. В 1914 году он успешно защитил магистерскую диссертацию на тему «Исследования над бактериями Северного Ледовитого океана», которая позже отмечена премией имени Карла Бэра. В 1922–1925 гг. был в составе Азовской промысловой экспедиции, участвовал в арктических походах ледоколов «Таймыр» (1927 г.), «Георгий Седов» (1930 г.), «Александр Сибиряков» (1933 г.).

Признан одним из старейших научных исследователей Арктики. Дневниковые записи Б. Л. Исаченко о его участии в походе на ледоколе «Георгий Седов» имеют особое научное значение. По итогам этой экспедиции Исаченко доказал, что в арктических почвах живут обычные для средних широт почвенные бактерии. Он пришел к выводу, что естественные процессы почвообразования могли иметь место и в арктической зоне.

Пророческим оказалось и предположение ученого о том, что появление человека в этих широтах внесет постепенно изменения в состав микрофлоры арктических почв и изменит ее количественный и качественный состав.

Деятельность ЦАБ была, к сожалению, кратковременной. И в биографии ее председателя это не нашло отражения. Но авторы упомянутой книги «Первый в России исследовательский центр в области биологии и медицины» отметили такой факт: «Состоялся ряд экспедиций в полярные районы: на Новую Землю, Диксон, Землю Франца Иосифа, Шпицберген, в Игарку. Основной задачей экспедиции являлось изучение акклиматизации человека на Севере. Работы Б. Л. Исаченко и А. А. Егоровой, участвовавших в экспедиции ледокола «Георгий Седов» в 1933–1934 годах, позволили получить микробиологическую характеристику Карского моря… А. И. Блюменфельд изучал воз- действие природных факторов Заполярья на организм человека. Итоги исследований подведены на научной конференции». В книге также дается ссылка на Бюллетень ВИЭМа при СНК (выпуск 6–7 от 1934 г.), который осветил эту тему.

К сожалению, дальнейший период работы ЦАБ освещен в книге не так подробно. Но самим институтом издан «Отчет о научно-исследовательской работе Всесоюзного института экспериментальной медицины имени А. М. Горького за 1933–1937 гг. под редакцией директора ВИЭМ, профессора Л. Н. Фёдорова». Он появился в 1939 году.

Что же касается судеб врачей-первопроходцев, которые зачастую выполняли роль не только ученых, но и рядовых докторов, обследовали людей, лечили их, об этом информации практически нет. Думаю, что на это были свои причины.

Сейчас, например, невозможно найти информацию о судьбе А. И. Блюменфельда. Известно, что он дал интервью в июле 1934 года газете «Красноярский рабочий». В нем ученый поведал о том, что особенности полярной природы «создают сложное биологическое взаимодействие между организмом человека и внешней средой Севера. В результате этого вырабатывается физиологическая приспособляемость организма к Северу, появляется ряд особенностей в патологии (полярные заболевания)».

А. И. Блюменфельд ведет также речь о «полярной медицине», что было очень непривычным для того времени: «В мировой медицинской литературе вопросы физиологии и патологии человека на Севере очень мало освещены. Такие важнейшие главы как акклиматизация, иммунитет (невосприимчивость к инфекционным болезням), авитаминозы (цинга), развитие детского организма, гигиена и прочие в условиях крайнего Севера должны быть созданы новой наукой – советской полярной медициной».

А. И. Блюменфельд сообщает также: «Возглавляемая мной Енисейская полярная экспедиция является первой экспедицией ВИЭМа и преследует цель произвести медико-санитарное обследование района Игарка–Дудинка–Усть-Порт–остров Диксон и выявить все особенности района, нуждающиеся в стационарном медицинском изучении в связи с ближайшими задачами хозяйственного и культурного освоения Таймырского края. Особому изучению будут подвергнуты причины появления и прекращения цинги в районе Игарки, с выработкой мер дальнейшей противоцинготной профилактики (физиотерапия, физкультура, использование местных витаминных ресурсов – морошка).

В Игарке на организованной экспедицией полярной станции останутся два научных работника, остальные участники экспедиции вернутся Северным морским путем».

Кто именно вернулся в институт из дальней северной командировки, так и остается неизвестным. О дальнейшей судьбе Блюменфельда, Гольдкина информацию не удалось найти, несмотря на многочисленные запросы в различные архивы.

Но из книги «Первый в России исследовательский центр в области биологии и медицины» мне стало понятно, что в 1934 году ВИЭМ пережил серьезную реорганизацию. Он перешел в подчинение созданному в 1936 году Народному комиссариату здравоохранения СССР. Часть филиалов ликвидирована, многие направления свернуты. Авторы также пишут: «На протяжении 1935 г. и первой половины 1936 г. в стране, и особенно в Ленинграде, шли массовые репрессии, которым уже подвергались и члены семей лиц, обвиненных в измене Родине».

Только в новом веке, в 2018 году в ФГБНУ «Институт экспериментальной медицины» состоялось открытие мемориальной доски сотрудникам Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ), расстрелянным, умершим и выжившим – в ссылках, тюрьмах и лагерях в годы сталинского террора. Организаторы акции подчеркнули, что им неизвестны все фамилии репрессированных врачей.

Об этом же писали авторы упомянутой книги под редакцией Н. П. Бехтеревой: «…установить точно фамилии всех репрессированных, а тем более, их судьбу, пока не удалось – личные дела, как правило, изымались, или фальсифицировались, в приказах далеко не всегда указывалась истинная причина увольнения…»

Почему могли потеряться следы людей, нетрудно догадаться, они тщательно скрывались. И все же упоминания о том, какая обстановка царила в научном мире, сохранились. И по ним можно судить о том, почему трудно найти нужную информацию о людях. В публикации «Репрессии в Институте Экспериментальной Медицины» (22 марта 2019 г.) на сайте «Бессмертный барак» Т. И. Грекова, К. А. Ланге пишут о трагических страницах в истории института в 30-е годы: «В Ленинградском партархиве сохранились, однако, так называемые информационные сводки, а точнее – доносы, в которых подробно фиксировались все высказывания сотрудников, имевшие хоть малейший политический оттенок. В сводке об отдельных нездоровых настроениях (1936 г.) мы встречаем фамилии Баюина, Семёнова, Голованова, Никитина, Елькиной. В другой сводке говорится, что проработкой обвинительного заключения (речь идет о троцкистском параллельном центре) охвачено 612 человек».

Наблюдения доктора Гольдкина

Доктор А. Я. Гольдкин работал как раз в Игарском филиале. Он был не просто ученым, но и врачом, который увлеченно занимался исследованиями, наблюдением за людьми, проживающими на севере. Он рассказывает сам о своей деятельности в газете «Северная стройка».

Его публикации в местной газете заслуживают внимания не только специалистов в области медицины, но и всех, кому интересны вопросы жизни «человека, живущего и работающего в условиях полярной среды». Эта фраза взята из статьи доктора «О работе Игарской станции ВИЭМа по изучению человека на Крайнем Севере» в газете «Северная стройка» от 17 января 1935 года. В ней автор подробно рассказывает о том, что ВИЭМ при СНК СССР организовал специальное Арктические бюро. Оно «организовало в различных частях Заполярья ряд станций и опорных пунктов (Мурманск. Шпицберген, Новая Земля, остров Врангеля, Игарка и др.), на которых в 1934–1935 гг. разрабатывается основная комплексная программа «Физиологическая реакция организма и течение заболеваний в условиях Арктики».

Одна из фотографий, которую Гольдкин подарил Н. Ф. Батуриной, была сделана Союзфотохроникой, об этом свидетельствует штамп с обратной стороны «Авторское право принадлежит Союзфотохронике». Такие фотографии мало кто имел в Игарке из местных жителей. Да и в архивах мне не доводилось встречать. То есть интерес к деятельности врачей-исследователей был высоким.

Игарская научно-исследовательская станция ВИЭМа взяла под всестороннее обследование 125 человек, которые подверглись первичному осмотру. Далее автор сообщает: «В течение года наблюдений они будут обследованы еще шесть раз. Среди обследованных имеется группа рабочих 1-го и 3-го лесозаводов, вся Совпартшкола в целом и несколько работников Таймыртреста, прибывших в Игарку с последним пароходом «Спартак».

Для проведения обследований были выбраны наиболее важные в жизни человека на севере периоды, главные из которых – разгар полярной ночи и полярного дня. Неслучайно в число наблюдаемых попали слушатели Совпартшколы, ведь это представители коренных народов Севера. Процесс приспособления их организмов к непривычным условиям проживания очень важен. Параллельно тему акклиматизации студентов-националов «разрабатывает в Ленинграде доктор Свердлов в Институте народов Севера». Доктор Гольдкин высказывает в статье мнение, что «будет чрезвычайно интересно сравнить данные, полученные на разных географических широтах, для суждения и выводов о ходе физиологических реакций и патологических состояний как об элементах акклиматизации».

Автор публикации рассказывает о других темах, разработкой которых занимаются врачи Игарки. Доктор Шуф-Юфа занималась изучением рахита среди детей. Патронажем охвачены около 500 ребятишек ясельного возраста. При этом в карте ребенка отражались не только патология рахита, но и особенности питания, физического развития, детский быт. Доктор Никульченко изучал истории травматических повреждений, которые имеют свои особенности заживления в полярных условиях. Доктор Смирнова вела наблюдения за течением беременности и родов, послеродового периода. Доктор Николаева-Зозуля изучала заболевания «зубного аппарата при цынге и рахите».

Одним из главных заболеваний в Арктике, как отмечает автор статьи, остается цинга (в статье это заболевание названо «цынга», так как до 1956 года нормативным было именно такое написание этого заболевания). Арктическое бюро ВИЭМа поставило перед всеми врачами Заполярья «задачу выявления причинных моментов». Необходимо было выяснить, в чем причина заболевания: «в факторах ли внешней среды (пищевой рацион и режим питания, условия труда и быта, гигиеническая обстановка, климато-метеорологические влияния и т. д.) или в особом повышенном предрасположении организма».

Два специалиста на Игарской станции имели конкретные задания по этой теме. Доктор Токарев, изучавший цингу с точки зрения недостаточности витаминов в пищевом рационе, «взял под наблюдение большую группу работников Лесокомбината». Доктор Бокитько изучал клинику цинги во всех ее проявлениях как на амбулаторных, так и стационарных больных.

А. Я. Гольдкин пишет также в статье о том, что станция ВИЭМа примет участие в обследовании станков Игарского района, в которое включается всестороннее состояния здоровья жителей и условий проживания.

Особенность деятельности врачей-полярников, как подчеркивает автор статьи, заключается в том, что пока только проводится сбор материалов по разрабатываемым темам, преждевременно говорить о каких-либо результатах: «Еще только собирается и фиксируется сырой материал, еще только накапливаются различные данные. Не менее годичного срока необходимо для собирания этого материала, который затем подвергнется тщательной разработке, критической оценке и сопоставлению с данными других полярных станций и опорных пунктов ВИЭМа».

Уже в марте 1935 г. в газете «Северная стройка» появились три материала в рубрике «По станкам Игарского района», при публикации первой части даже указан жанр – «Путевые заметки». Это, действительно, не отчеты, а фиксация наблюдений, размышлений. Заметен интерес не просто к профессиональному заданию, но и к условиям жизни людей, бытовым мелочам, к содержанию жилья, зданий. И это нельзя назвать заметками врача. Скорее – живой взгляд энциклопедически развитого специалиста, неравнодушного к проблемам людей человека. Читаются заметки легко, как человек, изучающий давно историю Игарки, могу уверенно сказать, что это очень важный источник изучения того временного отрезка.

25 марта появилась первая часть заметок. Автор сообщает, что председатель Игарского горсовета И. В. Брилинский серьезно подготовился к поездке, сформировав две бригады «плахинскую» и «карасинскую» (по названиям станков Плахино и Карасино). Для горсовета это было инспектирование своих отделов в станках.

Лирическим описанием неповторимых северных красот начинает доктор свой материал. Прекрасным зимним днем он отправляется в путешествие к южным станкам на легких нартах. «Северное солнце сулило чудесные, таинственные непредвиденности. В этот день был незабываемый рубиновый закат. Узкая и низкая полоска лесотундры, видимая как бы дальше горизонта, делила его на две половины: переливчато-солнечную и сумрачно-свинцовую. Неиссякаемая игра красок!»

Он прибывает в Курейку. Здесь встречается прежде всего с заведующим Курейского Дома отдыха А. Ф. Калининым. Врача неслучайно заинтересовало состояние этого объекта.

А. И. Блюменфельд отмечал в июле 1934 года в интервью газете «Красноярский рабочий», что в арктической природе наряду с некоторыми отрицательными влияниями (полярная ночь) могут быть скрыты исключительно-профилактические возможности в виде особых условий ультрафиолетовой радиации, ионизации и чистоты воздуха и других условий в период полярного дня, что и заставило включить в тематический план экспедиции вопрос об изучении проблемы заполярного климатического санатория. И подобные эксперименты реализовывал в Заполярье форпост социализма город-порт Игарка. В Курейке, которая была подчинена административно Игарке, решено обустроить собственное оздоровительное учреждение.

Именно оно должно было не только организовать отдых жителей района, но и позаботиться о содержании собственного хозяйства, чтобы питание прибывающих на оздоровление стало достойным. Кроме коров здесь содержат поросят, кроликов, лошадей. В их выращивании есть свои проблемы: «Если в прошлом году в это время коров и лошадей подвешивали на веревках, чтобы они не падали от слабости, то нынче они «трудно» ходят… от непомерного ожирения». Калинин не раскрывает секретов, что он добавляет к основному корму, сену. Но результаты налицо – животные выглядят упитанными. В подготовленных парниках будут выращивать овощи. Скоро прибудет семенной картофель. Для первой партии отдыхающих заготовлены сметана, масло, дичь, рыба. Но много проблем с самим зданием Дома отдыха – нужен ремонт, необходимо оборудовать веранду со столовой, баню с прачечной и т. д.

И, конечно, доктор Гольдкин рассказывает о проделанной им работе. Оказана лекарская помощь, затем проведены обследования: «Проделано исследование крови, привита оспа, детям ставилась так называемая реакция Пиркета для определения зараженности туберкулезом, поголовно осмотрены в санитарно-бытовом отношении все жилые избы и халупы, проводились беседы и собрания».

Специалиста из ВИЭМа не порадовало знакомство с жизнью людей в отдаленном станке. Лекпом (лекарский помощник – так называли фельдшеров) Раскольников, по мнению Гольдкина, кроме узкой врачебной помощи не спешит давать полезные советы колхозникам и их детям. Больше всего удручило врача состояние школы. Убогое, корявое помещение с «гуляющими полами», низкими скамейками, расшатанными столами, где дети искривляют себе позвоночники, вместо вешалки – 2 гвоздя для 16 шубенок… Дети не знают, что такое зубная щетка и порошок. После беседы доктора они гурьбой отправились в кооператив за щетками, а вместо зубного порошка, не завезенного на станок, им рекомендовано пока пользоваться угольным порошком…

Посещение изб позволило сделать вывод о том, что не хватает мыла, умывальников, заварных чайников, керосиновых ламп, пуговиц, кнопок, нижних рубах и кальсон, кухонных ножей, чайных ложек и дамских гребенок. Поразил факт вопиющей отсталости: «в некоторых семьях колхозники умываются из бутылки или консервной банки, подвешенной на веревки у печки». У детей нет в школе чернильниц, они носят свои в школу, балансируя с ними в снегу, чтобы не пролить чернила. А малыши, не имея игрушек, играют в спичечные коробочки и пустые катушки.

Доктор вынужден писать и об однообразном питании колхозников, и даже об отсутствии дисциплины, культуры быта. Об этом он сообщает во второй части заметок, которые были опубликованы 27 марта. Колхозы радиофицированы формально, их работники не слышат новостей. Радио провели, но приемники никто не проверил, они молчат. Не выполняет своей функции и «Домик Сталина». В 1934 году он поразил Гольдкина своей запущенностью, там была изба-читальня, а теперь тут жил педагог. О ссылке И. Сталина в Курейку местными жителями были собраны материалы. Но они не используются. Доктор дает описание постройки, и это очень важное описание в историческом плане: «Однокомнатный домик с входом прямо с улицы; длина комнаты – 4,8 м, ширина – 4,2 м, высота – 2,1. В комнате два окна, ничтожная световая поверхность окон! Из мебели, составлявшей «уют» комнаты, сохранился овальной формы стол, ножки которого связаны веревкой». Автор делает вывод: «К великому сожалению, этот ценнейший памятник о тяжелых годах царской ссылки т. Сталина не служит еще сегодня нам местом, где колхозники Курейки могли бы заражаться производственным энтузиазмом, черпать культуру и знания, приобщиться к великой задаче переделки своей жизни».

Домик Сталина был приведен в порядок в 1936–1937 годах и стал, по сути, музеем. Возможно, мнение столичного специалиста, высказанное в местной газете, как-то повлияло на эту ситуацию. Но домик явно нуждался в ремонте. И в дальнейшем было принято решение оборудовать новое здание под музей, он открыт официально только в 1938 году, но это было уже двухэтажное здание.

Интересно и такое наблюдение А. Я. Гольдкина: «На станках южного района интересно отметить родовое сожительство. Например, из 22 семейств Курейки 11 принадлежат роду Тарасеевых – «Тарасеевская» Курейка. Полой можно назвать Пономарёвским, из четырех коренных семейств три принадлежат роду Пономарёвых. Ну а Сушково на 100 проц. – «Салтыковское».

Порадовал доктора колхоз «Уралец» на станке Денежкино. По его словам, в 1931 году 16 семей перебрались сюда из Урала, через два года здесь остались только шесть семейств. Но это исконные рыбаки, которые также умело охотятся. Работают здесь все честно и дружно. Они одни на южных станках занимаются подледным ловом. Развивают огородничество, сами выпекают хлеб. Дефицита в продуктах у них нет. И удивило врача, что в этой глубинке читают газеты и журналы. Колхоз выписал их на 500 рублей!

С большой проблемой столкнулся доктор Гольдкин в Полое. Туберкулез поразил здесь не одного человека. В активной форме он развился у охотника Н. В. Пономарёва. Активная форма заболевания не давала возможности мужчине промышлять в полную силу. Недалеко от Полоя в чуме жил туземец Иван Пешкин. Он специализировался на охоте на крупных зверей: «Подпустить к себе медведя на десять метров и одним метким выстрелом покончить с ним не так-то, видимо, просто, но Пешкин это делает легко».

Значительно труднее для него, сообщает врач, доставить своих больных детей в городскую больницу. Он пишет: «У его мальчика туберкулезное заболевание лимфатических шейных желез с нагноением, а у девочки начавшийся свежий туберкулез коленного сустава. Я в глазах Пешкина оказался плохим врачом, потому что лечить на месте его детей не сумел, предложив их отвезти в городскую больницу. На чем же везти? Оленей нет, денег нет. Бесплатно со станков не возят. Грустный от меня ушел Пешкин. Плохой доктор».

Но куда более глубокое разочарование постигло А. Я. Гольдкина, когда он, вернувшись из поездки, попытался решить этот вопрос в горздраве. Оказалось, что фонда перевозки для неимущих больных в город не существует…

И все же сотрудник ВИЭМа был настроен оптимистично: «Но существует наше советское здравоохранение. И в этом сказано все». Думаю, что он непременно поставил этот вопрос в своем отчете перед властями Игарки. Хотя в самой статье речь об этом не заходит.

Гольдкин провел четыре дня в станке Карасино. За это время ему удалось, кроме выполнения основных профессиональных обязанностей, заняться «санитарным просвещением». Колхозники поведали ему о своей «мыльной» проблеме, в месяц на семью (независимо от количество едоков) выделяется всего 500 г, женщины даже написали письмо на эту тему товарищу Сталину. «Взмыленный» доктор, конечно, озаботился этой проблемой, но обратил внимание и на другую. Он остановился на ночлег в доме Клавдии Андреевны Токуреевой, грязь и беспорядок в доме настолько поразили гостя, что он приступил к воспитанию хозяйки. На обратном пути он не узнал избу, она стала образцовой: «Откуда что взялось? Лежавшие годами в сундучках скатерти, покрывала, простыни, полотенца – все появилось на свет. Сразу стало светло в квартире, стало больше воздуха! Это событие явилось переломным моментом: станок вдруг стал усиленно белиться, убираться, мыться. Маневр удался!» Доктор остался окончательно удовлетворенным, когда была создана санитарная комиссия колхоза, ее членом стала К. А. Токуреева.

В 1936 году А. Я. Гольдкин покинул Игарку. Об этом я узнала от В. Г. Григорьева, его мама говорила ему, что руководитель Игарского филиала Гольдкин умер скоропостижно в 1936 году. Но обстоятельств, причин она не знала.

Поиски информации о дальнейшей судьбе этого доктора ни к чему не привели. Удалось только узнать, что он был выпускником Ленинградского медицинского института. ХХV выпуск этого института напечатал 19 июня 1926 года вечерний номер газеты «Visus Perforans», в числе членов редколлегии значится и доктор А. Я. Гольдкин. К сожалению, даже отчество доктора установить не удалось.

Но дополнительная информация о Гольдкине все же обнаружилась. Знакомясь с книгой Питера Смолки «Сорок тысяч против Арктики», которая издана в 1937 году в Лондоне, я обратила внимание в главе о Диксоне на рассказ о двух докторах, которые встретились в 1936 журналисту и рассказали о своих исследованиях: «Во время моего пребывания в Диксоне два доктора ВИЭМа после практики на Севере паковали свои вещи и собирались возвращаться домой. Они исследовали влияние арктических процессов на здоровье человека. Доктор А. Я. Гольдкин и его ассистент И. П. Бальченко были присланы, чтобы наблюдать за тем, как переехавшие из материка чувствуют себя в полярных регионах, как долго они могут оставаться здесь без заболеваний и угрозы для здоровья, как женщины переносят этот климат. Члены полярной станции Диксона наблюдались регулярно и осматривались на развитие физического состояния. Все исследования записаны, но не все проанализированы. Одно исследование, о котором мне рассказал доктор Бальченко, мне бы хотелось упомянуть. Замечено, что за 2–3 дня до пурги менялось сердцебиение у людей (удары сердца сокращались наполовину, а пульс был сильнее, но редким). Организм человека способен реагировать на это явление. Как ни один метеорологический прибор».

Оба доктора, видимо, должны были отправиться Северным морским путем в ВИЭМ. Какой была их судьба, остается невыясненным. Но очевидно, что результаты их деятельности попали в Институт и послужили важным источником информации.

Мы не знаем деталей того, как сложно складывалась работа врачей-первопроходцев в условиях Севера. Они часто рисковали собой, ведь даже в поездках по станкам и просто на приеме в Игарке они контактировали с больными людьми. Как и все поселенцы в Арктике, они переживали период адаптации к новым условиям жизни. И как все это происходило, мы можем только гадать. Кто были те коллеги Гольдкина, которых он упоминает в статье, трудно понять. Возможно, не все врачи были сотрудниками Института экспериментальной медицины.

Но нет сомнений в том, что все доктора, выполнявшие задания института экспериментальной медицины в условиях Севера, стали примером преданности науке, своему делу, гуманным основам профессии. Сам А. Я. Гольдкин так писал об этом в своей статье «О работе Игарской станции ВИЭМа по изучению человека на Крайнем Севере»: «Все врачи-полярники, которые включились в научно-исследовательскую работу ВИЭМа на Крайнем Севере, являются таким образом первыми исследователями человека в Арктике. В результате этого года работы ими будут написаны первые страницы первой главы нового отдела медицины – советской полярной медицины».

Только во второй половине ХХ века появилось понятие «арктической» медицины, которая изучает особенности функционирования организма человека в условиях Арктики. Старый термин, которым воспользовались первопроходцы новой медицины в Арктике А. И. Блюменфельд и А. Я. Гольдкин, стал использоваться совсем в других целях. Появилось целое направление «полярной» медицины, которая именует себя школой самоисцеления и не имеет ничего общего с медициной в профессиональном смысле слова.

М. МИШЕЧКИНА, директор Игарского Музея вечной мерзлоты в 1993–2013 гг.
Фото автора.